II
Всем было хорошо известно, что где-то по соседству проживает лисица со своим семейством, но никто не знал, что ее нора так близко. Эта лисица была названа «Полосатой», потому что длинный шрам шел у нее от глаза к затылку и за ухом. Полагали, что это был след раны, нанесенной колючей проволокой изгороди во время охоты на кроликов, и на месте раны выросла белая шерсть. Разумеется, это бросалось в глаза и служило хорошей отметиной. Я уже встречался с этой лисой в прошлую зиму и получил некоторое представление о ее коварстве. Снег только что выпал, и я отправился поохотиться по первопутку. Перейдя открытое поле, я достиг края заросшей кустами ложбины позади старой мельницы. Как только моя голова показалась над этой ложбиной, я увидел лису, спускавшуюся вниз по другой стороне, как раз мне наперерез. Я остановился, боясь даже шевельнуть головой, чтобы не привлечь ее внимания, и она скрылась из вида в густой чаще оврага. Как только она исчезла, я тотчас соскочил вниз и бросился бежать, чтобы встретить ее на другой стороне. Но лисица не показывалась. Тщательно осмотревшись, я заметил свежий след лисицы, выходивший из-под кустов, и, наконец, увидел старика, Полосатого лиса, сидевшего, впрочем, так далеко от меня, что я не мог его достать, и как будто смеющегося надо мной. Изучение его следов объяснило мне все. Он заметил меня в тот самый миг, когда я увидел его, но, как опытный охотник, прикинулся равнодушным, пока не исчез из вида. Тогда он пустился бежать, пробежал позади меня и, по-видимому, был очень доволен, что я оказался в дураках. Весной мне пришлось еще раз убедиться в коварстве Полосатого лиса. Я гулял с приятелем по дороге над верхним пастбищем. Мы прошли футов тридцать под каменной грядой, на которой виднелось несколько серых и коричневых глыб. Когда мы подошли ближе, мой приятель сказал: – Вон тот камень очень похож на свернувшуюся клубком лисицу. Но я этого сходства не нашел, и мы прошли мимо. Не успели мы пройти несколько шагов, как вдруг подул ветер и на камне как будто зашевелилась шерсть. Мой приятель снова сказал мне: – Я уверен, что это спящий лис! – Сейчас увидим! – отвечал я и повернул назад. Но едва я сделал один шаг в сторону от дороги, как Полосатый – это был он! – вскочил и бросился бежать. Степной пожар выжег перед тем среднюю часть пастбища, оставив широкую черную полосу кругом. Полосатый поспешно миновал ее и, достигнув уцелевшей от огня желтоватой травы, тотчас же спрятался в ней и стал невидим. Он, очевидно, все время наблюдал за нами, и, если б мы оставались на дороге, он, конечно, не двинулся бы с места. Самое удивительное было не то, что он походил на круглые камни и сухую траву, а что он сам знал это и умел пользоваться этим сходством. Мы скоро открыли, что Полосатый и его жена, Виксен, живут в нашем сосновом лесу, а запасы провизии берут из нашего курятника. На следующее утро мы обыскали сосновую рощу и нашли там большую груду рыхлой земли, по-видимому, вырытой в течение последних месяцев. Земля эта, конечно, была из норы, но самой норы нигде не было видно. Между тем, как известно, хитрая лисица обычно поступает так: если ей нужно бывает вырыть для себя новую нору, то всю землю она выносит через первое отверстие, но проделывает отсюда подземный ход в какого-нибудь отдаленную чащу. Затем, совершенно закрыв первый, хорошо заметный выход, она пользуется лишь тем отверстием, которое скрыто в чаще. Поискав немного на другой стороне этой насыпанной груды земли, я вскоре открыл настоящий ход в нору и убедился, что там действительно есть маленькие лисята. Над кустарником, на откосе холма, возвышалась большая дуплистая американская липа. Она сильно наклонилась, и у ее основания было большое дупло, а другое дупло, поменьше, находилось у верхушки. В детстве мы часто пользовались этим деревом для игры в Швейцарского Робинзона. Мы вырезали в мягких, пробкообразных стенках дерева ступени, по которым легко было подниматься и спускаться внутри дупла. Теперь это нам очень пригодилось, и на следующее утро, когда солнце пригрело, я полез наверх и оттуда мог спокойно наблюдать интересную семейку, жившую по соседству, в подземелье. Там было четверо маленьких лисят, и все они были удивительно похожи на маленьких ягнят, – мохнатые шубки, длинные толстые ножки, невинные глазки. Но стоило хорошенько всмотреться в их широкие, остроносые и остроглазые мордочки, чтобы заметить в каждом из этих маленьких невинных созданий задатки лукавства взрослой лисицы. Они резвились, барахтаясь и нежась на солнце, пока не услышали какой-то легкий звук, который заставил их мигом скрыться в подземелье. Но они напрасно испугались. Их встревожила собственная мать. Она вышла из кустов, неся в зубах новую курицу, по счету семнадцатую, насколько мне помнится. Она тихонько позвала, и ее малютки кубарем выкатились из норы. Тут произошла сцена, которая мне казалась очаровательной, хотя она, наверное, не пришлась бы по вкусу моему дядюшке. Лисята бросились к курице, возились и боролись с ней и друг с другом, а мать, не переставая следить, нет ли поблизости врага, радостно смотрела на них. Выражение ее морды было замечательно. Это была как бы улыбка, выражающая наслаждение. Однако во взгляде ее все же можно было заметить обычную дикость и коварство. Была тут также и примесь жестокости и беспокойства, но все же над всем ясно преобладала материнская любовь и гордость. Основание моей липы скрывалось в кустах и находилось гораздо ниже, чем бугор, где помещалось логовище лисицы. Поэтому я мог приходить и уходить, когда захочу, не потревожив лисиц. В течение многих дней я ходил туда и наблюдал, как воспитывались лисята. Они рано научились обращаться в каменные изваяния при малейшем странном звуке. Если же шум повторялся, они моментально скрывались в подземелье. У некоторых животных материнское чувство бывает так сильно, что оно распространяется даже на посторонних. Но старая Виксен была не такова. Ее любовь к детенышам вызывала у нее даже утонченную жестокость. Она нередко приносила им живых мышей и птиц и с дьявольской осторожностью старалась не ранить их серьезно, для того, чтобы ее детеныши могли подольше забавляться их мучениями. На холме, во фруктовом саду, проживал один сурок. Он был некрасив, неинтересен, но умел о себе позаботиться. Он вырыл для себя логовище между корнями старого соснового пня, и потому лисицы не могли пробраться к нему, взрывая землю. Впрочем, лисицы вообще не любят и избегают работать. Они больше доверяют своей хитрости и считают ее полезнее, чем труд. Сурок любил каждое утро греться на солнышке, лежа на своем пне. Завидев лисицу, он тотчас же спускался вниз, ко входу в свое логовище. Если же враг приближался, он прятался внутрь и оставался там до тех пор, пока не исчезала опасность. Однажды утром Виксен и ее супруг, по-видимому, решили, что пора детей познакомить с привычками сурков, и, находя, что именно этот садовый сурок очень может пригодиться для практических уроков, они отправились вдвоем к садовой изгороди. Старый сурок не заметил их приближения. Полосатый тогда показался в саду и спокойно прошелся невдалеке от пня, но ни разу не повернул головы и не дал никакого повода вечно бдительному сурку заподозрить, что он был замечен лисом. Когда же лис вышел в поле, сурок спокойно соскользнул вниз к отверстию своего логовища. Там он ждал, чтобы враг прошел мимо, но потом, решив, вероятно, что лучше все-таки соблюсти осторожность, спрятался в нору. Это именно и было нужно лисицам. Виксен старалась до этого момента не показываться, но теперь быстро побежала к пню и притаилась за ним. Полосатый же продолжал свой путь, но шел очень медленно. Сурок не был напуган и поэтому скоро высунул свою голову между корнями и начал оглядываться. Он увидал, что лис уходит все дальше и дальше, и по мере того, как он удалялся, сурок становился все смелее. Он высунулся и, не видя больше никого, влез на пень. Вот тут-то Виксен наскочила на него и, схватив его, стала теребить, пока он не потерял сознания. Полосатый, не терявший ее из виду, тотчас же побежал назад к ней. Но Виксен взяла сурка в пасть и отправилась с ним назад, в свое логовище. Полосатый увидел, что помощь его здесь не нужна. Виксен несла сурка с такой осторожностью, что, когда она притащила его в логовище, сурок пришел в себя и мог даже слегка защищаться. Тихое материнское «вууф» вызвало наружу детенышей, которые высыпали из логовища, словно ватага школьников. Мать кинула им раненое животное, и они набросились на него, словно четверо маленьких бесенят, злобно пища и покусывая его со всей силой своих маленьких детских челюстей. Но сурок боролся с ними не на живот, а на смерть и, отбившись от них, медленно заковылял под прикрытие кустов. Лисята бросились за ним, точно стая гончих, и повисли на его хвосте и боках. Они не в силах были удержать его. Тогда к ним на помощь явилась Виксен. Она двумя прыжками настигла сурка и вытащила снова на открытую поляну, чтоб позабавить детей. Эта жестокая игра возобновлялась несколько раз, пока один из малышей не был сильно укушен. Его отчаянный визг заставил Виксен вскочить и прикончить мучения сурка, предоставив детенышам полакомиться им на обед. Недалеко от лисьего логовища находилась ложбина, заросшая низкой травой и служившая местом игр для полевых мышей. Первый из уроков лесной науки, который маленькие лисята должны были получить за пределами своего родного дома, был дан им в этой ложбине. Здесь они прошли свой первый и легчайший курс наук и узнали, как поступать с мышами. Старая лисица учила их знаками, что они должны делать. Эти знаки означали: «Лежите смирно и наблюдайте!» или: «Идите сюда, делайте то, что я делаю!» Учение это повторялось очень часто. Итак, в один прекрасный летний вечер веселая компания лисят отправилась вместе с матерью в ложбину, где мать приказала им смирно залечь в траве. Вскоре слабый писк указал, что добыча уже находится поблизости. Виксен приподнялась и пошла на цыпочках по траве. Она не пригибалась к земле, а, наоборот, поднималась, вытягиваясь как можно выше, и временами даже становилась на задние ноги, чтобы лучше видеть. Тропинки, прокладываемые мышами, скрываются под спутанной травой, и единственный способ узнать, где находится мышь, – это наблюдать за малейшим колебанием травинок. Вот почему за мышью лиса могла охотиться лишь в тихую погоду. Вся штука заключается в том, чтобы определить местонахождение мыши и схватить ее раньше, чем ее увидишь. Виксен так и поступила. Она скакнула, и в середине пучка сухой травы, схваченного ею, оказалась полевая мышка, испустившая свой предсмертный писк. Она была живо проглочена, и четверо неуклюжих маленьких лисят тотчас же принялись подражать матери, и, когда, наконец, старший из них в первый раз в своей жизни поймал мышь, он весь задрожал от волнения и вонзил в нее свои маленькие перламутровые молочные зубки с такой врожденной свирепостью, которая, несомненно, должна была удивить даже его самого. Другой такой наглядный урок был им дан с помощью красной белки. Одна шумная и грубая белка, жившая неподалеку, обыкновенно каждый день в известное время занималась тем, что, сидя на недосягаемой для лисиц высокой ветке, осыпала их бранью. Лисята много раз напрасно старались изловить белку, когда она перебегала от одного дерева к другому или же ругалась и плевалась на расстоянии не более фута от них. Но старуха Виксен хорошо знала беличью натуру и взялась за это дело, как только настало для этого благоприятное время. Она запрятала хорошенько своих детенышей, а сама улеглась плашмя посреди открытой просеки. Глупая, дерзкая белка не замедлила явиться и принялась ругать лисицу, как всегда. Но лисица даже усом не повела. Тогда белка подошла ближе и, наконец, остановилась как раз над ее головой и протрещала: – Ах, ты дрянь этакая! Ах, ты дрянь!.. Но Виксен лежала, как мертвая. Это было очень странно, и потому белка спустилась по стволу и, поглядев кругом, быстро побежала по траве к другому дереву, чтобы там, усевшись на ветке, снова начать свою ругань: – Ты негодяйка! Ты бесполезная дрянь! Скарр... Скаррр!.. Однако Виксен продолжала лежать на траве, словно труп. Для белки это было в высшей степени соблазнительно. Она была от природы любопытна и склонна к приключениям, поэтому снова спустилась с дерева, перебежала через полянку и еще ближе подошла к лисице. Виксен опять не шевельнулась. «Наверное, она умерла!» Даже маленькие лисята стали удивляться: уж не заснула ли их мать? А белка просто обезумела от любопытства. Дерзость ее дошла до того, что она даже бросила кусок коры в голову лисицы и затем исчерпала весь свой запас ругательств. Но Виксен лежала, как мертвая. Пробежав еще два-три раза поперек просеки, белка отважилась подойти на близкое расстояние к Виксен, которая все время зорко следила за ней. Лисица сразу вскочила на ноги и вмиг задушила ее. А малютки обглодали все ее косточки. Таким образом были заложены основы их воспитания, и затем, когда они подросли, мать уводила их дальше от дома для упражнения и обучения высшему искусству выслеживания и вынюхивания. Для каждого рода дичи существовал особый способ охоты, которому они должны были обучиться. Ведь каждому животному свойственно какое-нибудь особое преимущество, иначе оно не могло бы жить, и особый недостаток, иначе другие не могли бы жить. Слабостью белки было безумное любопытство, а слабостью лисицы было то, что она не могла взбираться на деревья. И воспитание маленьких лисиц всецело было направлено к тому, чтобы научить их пользоваться слабостями других существ и восполнять хитростью свои собственные недочеты. Лисята научились от своих родителей главным правилам лисьего мира. Каким путем они этому научились, трудно сказать, но все же они приобрели это знание от своих родителей. Вот некоторые из правил, которым меня научили лисицы, не сказав, однако, мне при этом ни единого слова: Никогда не спи на своем прямом следу. Твой нос находится впереди твоих глаз, и поэтому верь ему прежде всего. Только дурак бежит по ветру. Текучая вода излечивает много бед. Никогда не иди по открытому месту, если можешь пользоваться чащей, чтобы достигнуть той же цели. Никогда не оставляй прямого следа, всегда старайся его запутать. То, что странно, то подозрительно и враждебно. Пыль и вода заглушают запах следа. Никогда не охоться за мышью в кроличьем лесу и за кроликами в курятнике. Держись от травы подальше. Значение этих правил постепенно усваивалось маленькими лисятами и внедрялось в их ум. Например, они знали, что не надо никогда идти по следу, «если не ощущаешь при этом никакого запаха», и это было мудрое правило, так как «если сам не ощущаешь запаха того, за кем идешь, то, значит, ветер дует в таком направлении, что относит твой запах ему». Мало-помалу они узнали всех птиц и зверей, живущих в их родном лесу, и затем, когда они выросли и могли сопровождать родителей в более дальних странствиях, узнали и других животных. Им стало казаться, что они уже знают запах всего, что движется. Но однажды ночью мать привела их на поле, где на земле лежал странный черный плоский предмет. Она привела их нарочно, чтобы они понюхали его, но чуть только они к нему приблизились, как тотчас же шерсть у них стала дыбом, и они затряслись, сами не зная отчего, как будто замах этот проник им в кровь и наполнил их инстинктивным чувством ненависти и страха. И когда мать увидела, какое действие это оказало на них, она сообщила им: – Это – запах человека!© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.