Глава XX
Заря новой жизни
В начале января Томас Гигс, уже превратившийся в Лоренса Бёкмана, приехал вместе с отцом к Бринкерам. Рафф сидел около огня, отдыхая после дневной работы; Гретель стояла около него с только что набитой и зажженной трубкой; Метта вязала, а Ганс, усевшись около окна, прилежно учил свои уроки. Все дышало миром и покоем в этом маленьком домике, где собралась дружная, любящая семья. Когда доктор представил хозяевам своего сына, Метта предложила гостям напиться чаю. — Сегодня такой холод и ветер, — сказала она, — что вы, наверное, озябли. Гретель внимательно рассматривала Лоренса и чувствовала себя несколько разочарованной. Она ожидала, что ей придется присутствовать при какой-нибудь трагической сцене вроде тех, которые ей не раз читала Анни из своих книжек. Но ничего подобного не случилось. Молодой человек, чуть не сделавшийся убийцей, скитавшийся по свету в течение десяти лет и думавший, что отец отрекся от него, — этот молодой человек, с таким отчаянием покидавший свою родину, преспокойно сидел около камина и ничем особенным не отличался от других! Правда, его голос дрожал, когда он благодарил ее отца, а на лице его появилась светлая улыбка — наверное, такая же светлая, как у человека, который убил дракона и принес королю живой воды, — но во всяком случае он был совсем не похож на героев из книжек Анни. Он даже не поднял рук к небу и не воскликнул: «С этих пор клянусь быть всегда верным моей семье, моему королю и моему отечеству!», что в данных обстоятельствах пришлось бы как нельзя более кстати. Но если Гретель испытывала некоторое разочарование, зато Рафф чувствовал себя вполне довольным. Поручение было исполнено; доктор нашел своего сына, и этот сын оказался к тому же не виновным ни в каком преступлении. Да, все кончилось как нельзя лучше. Ганса больше всего занимала мысль о том, как приятно будет Лоренсу Бёкману снова стать помощником своего отца, а Метта тихонько вздыхала, жалея, что мать молодого человека не сможет полюбоваться на него и что доктор Бёкман так небрежно обращается со своими серебряными часами. Вон какие тусклые они стали! Он, по всей вероятности, носил их все время с тех пор, как взял у Раффа. А что же сделал он с золотыми, которые надевал раньше? Лицо доктора Бёкмана сияло: он был вполне счастлив. Казалось даже, что у него стало меньше морщин и он сразу потолстел. — Ну, не счастливый ли я человек, Бринкер! — смеясь, сказал он. — Мой сын продаст на днях свою мастерскую и заведет другую здесь, в Амстердаме, значит, у меня всегда будут даровые футляры для очков. Ганс вздрогнул и поднял голову. — Мастерскую, мингер. Разве Томас Гигс… разве мингер Лоренс не будет вашим помощником? На лицо доктора набежало как будто облачко, но оно тотчас же исчезло, и он снова улыбнулся. — Нет, Лоренс предпочитает быть купцом. — Купцом? — с изумлением повторил Ганс, и на лице его появилось такое растерянное выражение, что доктор расхохотался. — Что с тобой, дружок? Разве, по-твоему, позорно быть купцом? — Не позорно, мингер, — пробормотал Ганс, — но… — Ну, что же? — Но ведь нельзя же сравнить торговлю с медициной, мингер! — воскликнул Ганс. — По-моему, — возбужденно продолжал он, — нет ничего лучше, ничего выше занятия доктора! Он может помогать бедным, спасать человеческую жизнь, делать то, что вы сделали для моего отца! Это такое благородное, такое святое дело! — Нет, мой мальчик, медицина — скверное занятие. Она требует слишком много терпения, настойчивости и самоотверженности. — Конечно, так; и ума, и любви к людям. Но зачем же вы говорите, что это скверное занятие? Оно не скверное, а прекрасное и высокое… Извините меня, мингер, я позволил себе слишком много, говорил чересчур смело… Доктор, по-видимому, рассердился. По крайней мере, он повернулся к Гансу спиной и вполголоса заговорил о чем-то с Лоренсом. А в это время Метта делала выговор сыну. Разве можно так спорить с важными господами? Они ужасно не любят этого! — Сколько тебе лет, Ганс? — спросил доктор, снова обернувшись к нему. — Пятнадцать, мингер. — Хотелось бы тебе сделаться доктором? — Да, мингер, — ответил Ганс, дрожа от волнения. — Хочешь учиться, а потом поступить в университет и, по окончании курса, заниматься под моим руководством? — Да, мингер. — И ты не передумаешь, не бросишь меня, в то время как я буду рассчитывать, что подготовлю себе преемника? — Нет, мингер, — твердо ответил Ганс, и глаза его блеснули. — Вы можете положиться на него, мингер! — воскликнула Метта, которой уже давно хотелось вставить свое словечко. — Если Ганс что-нибудь решил, так оно и будет. А уж ученье он так любит, что его не оторвать от книжки. Он и теперь знает латынь не хуже любого священника. Доктор улыбнулся и взглянул на Раффа. — Теперь все дело за вами, Бринкер, — сказал он. — Одобрите вы наш план? — По правде сказать, мингер, — ответил Рафф, — сам я предпочитаю работу на открытом воздухе. Но если мальчику хочется учиться и быть доктором, а вы обещаете взять его под свое покровительство, то я не стану противиться. Конечно, для этого понадобятся деньги, но у меня, слава Богу, здоровые руки и… — Нет-нет, о деньгах нечего толковать! — воскликнул доктор. — Я отнимаю у вас работника, вашу правую руку, и, конечно, обязан вознаградить вас за это… Значит, у меня теперь два сына — так что ли, Лоренс? Один купец, а другой доктор!.. Приходи ко мне завтра утром, Ганс, и мы живо все уладим! Ганс наклонил голову. Он был так взволнован, так счастлив, что не мог произнести ни слова. — Кстати, Бринкер, мне нужно сказать вам кое-что, — снова начал доктор. — Мой сын, как я уже говорил вам, открывает мастерскую в Амстердаме. Ему нужен верный, честный человек — вот такой, как вы, — чтобы присматривать за рабочими… Да что же ты не переговоришь с ним сам, Лоренс? Лоренс и Рафф переговорили, и через несколько минут дело было слажено. — Мне жаль бросать мое теперешнее занятие, — в заключение сказал Рафф, — но вы предложили мне такие выгодные условия, мингер, что я не могу не согласиться на них. Не стану же я грабить свою семью! На этом мы закончим наш рассказ и простимся с Бринкерами. Взглянем же на них в последний раз. Лицо Ганса сияет, и он не спускает глаз с доктора. Гретель задумалась. Если Ганс решил быть доктором, то и ей нельзя оставаться невеждой. Да, она будет много учиться ради Ганса, чтобы ему не пришлось стыдиться своей необразованной сестры, когда он станет знаменитостью. Доктор и Лоренс встают: им пора уезжать. Рафф крепко пожимает им руки, а Метта старается сделать реверанс как можно лучше и отворяет дверь, за которой расстилается покрытая снегом равнина.
© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.