Глава XIV
Рафф начинает поправляться. — Тысяча гульденов
Вечером Рафф почувствовал себя настолько хорошо, что пожелал посидеть около топившейся печи. В маленьком домике поднялась страшная суматоха. Ганс поддерживал отца с одной стороны, Метта с другой, а Гретель пододвинула к огню стул, принесла подушку, чтобы положить ее за спину отцу, и одеяло, чтобы покрыть ему ноги. Метту так волновала и тревожила мысль, что Рафф решился встать с постели без позволения доктора, что она пошла слишком быстро и чуть не уронила мужа. — Потише, потише, Метта! — задыхаясь проговорил он. — Однако, как я слаб! Уже не знаю, от старости или от лихорадки. — Слышите, что он говорит? — засмеявшись, воскликнула Метта. — Конечно, только от лихорадки, Рафф! Ну, вот и стул. Садись, вот так! Метта и Ганс осторожно опустили больного на стул, а Гретель подставила ему под ноги скамеечку. Рафф с удивлением посмотрел по сторонам и взглянул на свою жену и детей. «Маленький Ганс» стал почти юношей; «малютка» оказалась большой девочкой, а Метта, хоть и не особенно постаревшая, была уже далеко не так стройна, как прежде. Да и в выражении ее лица было для него что-то новое. Не изменились только сосновый стол, который он сделал сам перед свадьбой, Библия на полке да шкаф в углу. И несмотря на то, что Рафф видел вокруг себя дорогие, любимые лица, на глаза его навернулись слезы и тихо покатились по щекам. Да, десять лет, целых десять лет вычеркнуты из его жизни! Увидев, что отец плачет, Гретель бросилась к нему и обняла. О, теперь она чувствовала, что любит, горячо любит отца! — Папа, милый папа, не плачь! — прошептала она. — Ведь мы все здесь, около тебя! — Да благословит тебя Бог, моя девочка! — сказал Рафф, нежно целуя ее. — Спасибо, что напомнила мне об этом. — А ведь я бы узнал ее, Метта, — весело сказал он после небольшой паузы, с любовью глядя на светлое личико Гретель. — Я бы узнал ее. У нее тот же рот, те же голубые глазки. А помнишь песенку, которую она пела чуть ли еще не раньше, чем начала ходить? Впрочем, это было давно, много лет тому назад. Теперь все это прошло и забылось. — Нет, нет! — воскликнула Метта. — Неужели ты думаешь, что я позволила ей забыть эту песенку? Спой ее, Гретель! Рафф закрыл глаза и устало опустил руки, но на губах его блуждала улыбка. Гретель запела. Мелодия была самая простая, а слов она никогда не знала. Своим любящим сердцем Гретель поняла состояние отца и старалась петь как можно тише и нежнее, так что Раффу казалось, будто он слышит голосок маленькой двухлетней девочки. Когда Гретель замолчала, Ганс отворил шкаф, встал на стул и внимательно оглядел полки. — Осторожнее, Ганс, — сказала Метта. — Вино стоит справа, а белый хлеб над ним. — Не беспокойся, мама, — ответил Ганс, роясь на самой верхней полке, — я ничего не уроню. Через минуту он спрыгнул со стула и, подойдя к отцу, подал ему продолговатый, выдолбленный кусок соснового дерева, закругленный с одной стороны. — Узнаешь, отец? — спросил он. Лицо Раффа просветлело. — Конечно, конечно, мой мальчик. Это лодка, которую я начал делать тебе вче… Нет, не вчера, а много лет тому назад… — Я сберег ее, отец. Ты можешь закончить ее, когда поправишься. — Только не для тебя, мой мальчик, разве что для будущих внуков. Ты уже почти мужчина, Ганс. Помогал ли ты матери в эти долгие годы? — Да еще как помогал! — воскликнула Метта. — Постойте, — пробормотал Рафф, несколько растерянно глядя то на жену, то на детей. — Сколько же лет прошло со времени наводнения? Я совсем не помню, что было после него. — Мы сказали тебе правду, Рафф. Наводнение было десять лет тому назад. — Десять лет!.. И ты говоришь, что я упал? Неужели же я с тех пор болел лихорадкой? Метта нерешительно взглянула на него. Разве можно сказать ему все? Сказать, что он все это время был идиотом? Нет, нет! Доктор говорил, что всякое волнение страшно вредно для него. — Да, Рафф, — кивнула она, не обращая внимания на удивленные лица Ганса и Гретель. — Да и что же мудреного? Ведь не шутка, когда такой высокий, плотный человек, как ты, упадет на голову. Но теперь ты, наконец, начинаешь поправляться, и мы должны благодарить Бога за такое счастье. — Да, ты права, жена. Но у меня еще очень слаба голова, и я многого не могу сообразить. Вот когда я примусь за работу, все пойдет как следует. Как ты думаешь, скоро я буду в состоянии работать? — Только послушайте его! — воскликнула Метта, восхищенная и вместе с тем испуганная словами мужа. — Отведем-ка его опять в постель, Ганс. Работать — скажите, пожалуйста! Они хотели поднять Раффа со стула, но он остановил их. — Нет, постойте, — улыбаясь проговорил он. — С какой стати вы хотите тащить меня, как какое-нибудь бревно? Уверяю вас, что не пройдет и трех дней, как я отправлюсь работать на плотину. А ведь приятно будет повидаться со старыми приятелями! Что-то поделывают теперь Ян Камп и молодой Хугсвейт? Я уверен, что они были добрыми друзьями для тебя, Ганс. Ганс взглянул на мать. Хугсвейт умер пять лет тому назад, а Ян Камп сидел в тюрьме в Амстердаме. — Конечно, они сделали бы все, что могли, если бы мы обратились к ним, — ответила вместо сына Метта. — Но Гансу некогда было заводить себе друзей: он и работал, и учился. — Работал и учился, — повторил Рафф. — Разве наши дети умеют читать и знают арифметику, Метта? — Еще бы! — гордо ответила Метта. — Ты потом послушаешь, как отлично они читают. А Ганса хлебом не корми, только дай ему книгу. Что же касается счета… — Ну-ка, Ганс, помоги мне, — прервал ее Рафф. — Я, пожалуй, лучше лягу в постель. * * *
Поздно вечером Бринкеры уселись за свой скромный ужин. Метта отрезала три небольших ломтя хлеба для себя и для детей, и они стали есть его, запивая водой. Кто бы подумал, что у них в шкафу лежат разные вкусные вещи? — Отец поужинал с большим удовольствием, — сказала Метта, указывая на постель, — и в ту же минуту заснул. Еще много дней пройдет прежде, чем он окрепнет. Ему очень хотелось немножко посидеть после ужина, но пока я суетилась и нарочно медлила, передвигая то стул, то скамеечку, он упал на подушку и заснул сразу, как маленький ребенок… Что с тобой, Ганс? Ты так пристально уставился на стену, как будто увидел на ней паутину. — Нет, мама. Я просто задумался. — О чем? Да, впрочем, нечего и спрашивать, — грустно прибавила она. — Я сама думаю о том же. Ничего удивительного, что наша тысяча гульденов не идет у нас из ума! Ганс тревожно взглянул на мать: он боялся, что она взволнуется, как было с ней всегда, когда речь заходила о пропавших деньгах. Но Метта казалась спокойной и, откусывая маленькими кусочками хлеб, задумчиво смотрела в окно. — Тысяча гульденов! — вдруг послышался с постели слабый голос Раффа. — Надеюсь, они пригодились тебе, жена, в эти тяжелые годы, пока я лежал больной? Бедная женщина вскочила. Слова мужа совершенно уничтожили надежду, которая у нее появилась в последние дни. — Ты проснулся, Рафф, — пробормотала она. — Да, Метта, и чувствую себя гораздо лучше… Как хорошо, что у нас было накоплено столько денег! Хватило их тебе на все десять лет? — Я… я… не брала их, Рафф. Я… Метта хотела сказать мужу всю правду, но Ганс остановил ее. — Вспомни, что доктор не велел тревожить отца, — прошептал он. — Так поговори с ним сам, сынок, — с дрожью в голосе ответила Метта. Ганс подошел к постели. — Слава Богу, что тебе стало получше, отец. Теперь ты скоро совсем поправишься. — Надеюсь, что так, мой мальчик… А надолго ли хватило вам денег? Я не расслышал, что сказала мать. — Я сказала, Рафф, что они все вышли! — воскликнула Метта, с отчаянием взглянув на него. — Ну, так что же за беда? Тысяча гульденов за десять лет — не Бог знает какие деньги. Но, по крайней мере, вам не пришлось терпеть нужды. Ведь так? — Так, так! — прошептала Метта и, закрыв лицо фартуком, горько заплакала. — Полно, полно, Метта! О чем же ты плачешь? Когда я поправлюсь, мы опять сумеем накопить денег. Хорошо еще, что я рассказал тебе про них прежде, чем заболел. — Рассказа л…. что? — Да куда я их спрятал. А вот сейчас я видел во сне, что ничего не говорил тебе. Метта хотела броситься к нему, но Ганс схватил ее за руку. — Молчи, мама, — прошептал он. — Мы должны быть как можно осторожнее. Метта остановилась и сжала руки, а Ганс опять подошел к постели. — А ты помнишь, отец, когда ты спрятал деньги? — спросил он. — Да, мой мальчик, — рано утром, в тот самый день, как упал с плотины. Накануне мне показалось, что Ян Камп замышляет что-то дурное, и я боялся оставить деньги на прежнем месте. Кроме матери, только он один знал, что мы накопили тысячу гульденов. Вот почему я поднялся чуть свет и зарыл их. Как глупо было с моей стороны подозревать старого друга! — А теперь ты, должно быть, забыл, куда спрятал их? — улыбаясь, спросил Ганс. — Ха-ха-ха! Нет, сынок… Ну, прощай, — мне хочется спать. Ганс хотел отойти от постели, но мать с мольбой взглянула на него, и он остался. — Спокойной ночи, отец… Так где же ты зарыл деньги? Я был в то время еще совсем крошкой. — Около молоденькой ивы, которая растет позади нашего дома, — слабым голосом ответил Рафф. — Ах, да. И, кажется, со стороны, выходящей на север? — Нет, на юг. Да ведь ты, наверное, и сам отлично знаешь это место, плутишка. Уж, конечно, ты был с матерью, когда она доставала деньги… А теперь Ганс… поправь мне подушку… так! Спокойной ночи. — Спокойной ночи, отец, — сказал Ганс, чуть не прыгая от радости.* * *
Полный месяц показался на небе, и маленькое окошечко в доме Бринкеров ярко осветилось. Но свет не мешал Раффу. Он крепко спал; спала и Гретель, но Метта и Ганс не ложились. Взяв с собой старый заступ, они осторожно вышли из дома и подошли к иве. Замерзшая земля была тверда, как камень, но это не смутило Ганса и его мать. Они боялись только одного — разбудить Раффа. — Хорошо, что у нас есть заступ, мама, — сказал Ганс. — Но и им едва ли пробьешь землю. — Ничего, Ганс. Дай-ка мне, я помогу тебе. Через некоторое время им удалось снять верхний, обледеневший слой земли; теперь работа пошла скорее. Они рыли поочередно, весело болтая между собой, а время от времени Метта осторожно подходила к двери и прислушивалась, не проснулся ли Рафф. — Как он обрадуется, когда мы покажем ему деньги! — засмеялась она. — Только, конечно, нужно подождать, пока он станет покрепче, а то это слишком взволнует его. А мне так хотелось бы положить мешочек и чулок с деньгами около него сегодня же ночью, чтобы он увидел их сразу же, как проснется! — Сначала еще нужно найти их, мама, — заметил Ганс, налегая на заступ. — Не беспокойся, найдем. Не могли же они провалиться сквозь землю, — Метта не спускала глаз с вырытой ямы и дрожала от волнения и холода. — Должно быть, отец положил их в старый глиняный горшок, который пропал у меня много лет тому назад. Гансу не было холодно, но теперь и его охватила дрожь. Яма была уже достаточно глубока, и деньги могли найтись в любой момент. — Странно, что отец зарыл их так глубоко! — недовольно проворчала Метта. — Впрочем, тогда земля была мягкая — ведь это было летом… Какое счастье, что у него появилось подозрение против Яна Кампа, да еще когда тот считался вполне честным человеком. Вот уж никогда бы не подумала, что такой славный, веселый малый, как Ян, попадет в тюрьму!.. Ну, Ганс, давай заступ мне. Теперь работа уже не так трудна: чем глубже, тем легче рыть… А мне было бы очень жаль попортить нашу иву. Как ты думаешь, мы не погубим ее? — Не знаю, мама, — серьезно ответил Ганс. Часы проходили, а мать и сын продолжали работать, и яма становилась все больше и глубже. Наконец, когда уже стало светать и месяц зашел, а звезды померкли, они с отчаянием взглянули друг на друга. Земля была разрыта не только с южной стороны, но вокруг всего дерева. Денег не было: они исчезли!© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.