XXV
В Никольском, в саду, в тени высокого ясеня, сидели на дерновой скамейке Катя с Аркадием; на земле возле них поместилась Фифи, придав своему длинному телу тот изящный поворот, который у охотников слывет «русачьей полежкой». И Аркадий и Катя молчали; он держал в руках полураскрытую книгу, а она выбирала из корзинки оставшиеся в ней крошки белого хлеба и бросала их небольшой семейке воробьев, которые, с свойственной им трусливою дерзостью, прыгали и чирикали у самых ее ног. Слабый ветер, шевеля в листьях ясеня, тихонько двигал взад и вперед, и по темной дорожке, и по желтой спине Фифи, бледно-золотые пятна света; ровная тень обливала Аркадия и Катю; только изредка в ее волосах зажигалась яркая полоска. Они молчали оба; но именно в том, как они молчали, как они сидели рядом, сказывалось доверчивое сближение; каждый из них как будто и не думал о своем соседе, а втайне радовался его близости. И лица их изменились с тех пор, как мы их видели в последний раз: Аркадий казался спокойнее, Катя оживленнее, смелей. Не находите ли вы, начал Аркадий, что ясень по-русски очень хорошо назван: ни одно дерево так легко и ясно не сквозит на воздухе, как он. Катя подняла глаза кверху и промолвила: «Да», а Аркадий подумал: «Вот эта не упрекает меня за то, что я красиво выражаюсь». Я не люблю Гейне, заговорила Катя, указывая глазами на книгу, которую Аркадий держал в руках, ни когда он смеется, ни когда он плачет; я его люблю, когда он задумчив и грустит. А мне нравится, когда он смеется, заметил Аркадий. Это в вас еще старые следы вашего сатирического направления... («Старые следы! подумал Аркадий. Если б Базаров это слышал!») Погодите, мы вас переделаем. Кто меня переделает? Вы? Кто? Сестра; Порфирий Платонович, с которым вы уже не ссоритесь; тетушка, которую вы третьего дня проводили в церковь. Не мог же я отказаться! А что касается до Анны Сергеевны, она сама, вы помните, во многом соглашалась с Евгением. Сестра находилась тогда под его влиянием, так же как и вы. Как и я! Разве вы замечаете, что я уже освободился из-под его влияния? Катя промолчала. Я знаю, продолжал Аркадий, он вам никогда не нравился. Я не могу судить о нем. Знаете ли что, Катерина Сергеевна? Всякий раз, когда я слышу этот ответ, я ему не верю... Нет такого человека, о котором каждый из нас не мог бы судить! Это просто отговорка. Ну, так я вам скажу, что он... не то что мне не нравится, а я чувствую, что и он мне чужой, и я ему чужая... да и вы ему чужой. Это почему? Как вам сказать... Он хищный, а мы с вами ручные. И я ручной? Катя кивнула головой. Аркадий почесал у себя за ухом. Послушайте, Катерина Сергеевна: ведь это, в сущности, обидно. Разве вы хотели бы быть хищным? Хищным нет, но сильным, энергическим. Этого нельзя хотеть... Вот ваш приятель этого и не хочет, а в нем это есть. Гм! Так вы полагаете, что он имел большое влияние на Анну Сергеевну? Да. Но над ней никто долго взять верх не может, прибавила Катя вполголоса. Почему вы это думаете? Она очень горда... я не то хотела сказать... она очень дорожит своею независимостью. Кто же ею не дорожит? спросил Аркадий, а у самого в уме мелькнуло: «На что она?» «На что она?» мелькнуло и у Кати. Молодым людям, которые часто и дружелюбно сходятся, беспрестанно приходят одни и те же мысли. Аркадий улыбнулся и, слегка придвинувшись к Кате, промолвил шепотом: Сознайтесь, что вы немножко ее боитесь. Кого? Ее, значительно повторил Аркадий. А вы? в свою очередь спросила Катя. И я; заметьте, я сказал: и я. Катя погрозила ему пальцем. Это меня удивляет, начала она, никогда сестра так не была расположена к вам, как именно теперь, гораздо больше, чем в первый ваш приезд. Вот как! А вы этого не заметили? Вас это не радует? Аркадий задумался. Чем я мог заслужить благоволение Анны Сергеевны? Уж не тем ли, что привез ей письма вашей матушки? И этим, и другие есть причины, которых я не скажу. Это почему? Не скажу. О! я знаю: вы очень упрямы. Упряма. И наблюдательны. Катя посмотрела сбоку на Аркадия. Может быть, вас это сердит? О чем вы думаете? Я думаю о том, откуда могла прийти вам эта наблюдательность, которая действительно есть в вас. Вы так пугливы, недоверчивы; всех чуждаетесь... Я много жила одна: поневоле размышлять станешь. Но разве я всех чуждаюсь? Аркадий бросил признательный взгляд на Катю. Все это прекрасно, продолжал он, но люди в вашем положении, я хочу сказать с вашим состоянием, редко владеют этим даром; до них, как до царей, истине трудно дойти. Да ведь я не богатая. Аркадий изумился и не сразу понял Катю. «И в самом деле, имение-то все сестрино!» пришло ему в голову; эта мысль ему не была неприятна. Как вы это хорошо сказали! промолвил он. А что? Сказали хорошо; просто, не стыдясь и не рисуясь. Кстати: я воображаю, в чувстве человека, который знает и говорит, что он беден, должно быть что-то особенное, какое-то своего рода тщеславие. Я ничего этого не испытала по милости сестры; я упомянула о своем состоянии только потому, что к слову пришлось. Так; но сознайтесь, что и в вас есть частица того тщеславия, о котором я сейчас говорил. Например? Например, ведь вы, извините мой вопрос, вы бы не пошли замуж за богатого человека? Если б я его очень любила... Нет, кажется, и тогда бы не пошла. А! вот видите! воскликнул Аркадий и, погодя немного, прибавил: А отчего бы вы за него не пошли? Оттого, что и в песне про неровнюшку поется. Вы, может быть, хотите властвовать или... О нет! к чему это? Напротив, я готова покоряться, только неравенство тяжело. А уважать себя и покоряться это я понимаю; это счастье; но подчиненное существование... Нет, довольно и так. Довольно и так, повторил за Катей Аркадий. Да, да, продолжал он, вы недаром одной крови с Анной Сергеевной; вы так же самостоятельны, как она; но вы более скрытны. Вы, я уверен, ни за что первая не выскажете своего чувства, как бы оно ни было сильно и свято... Да как же иначе? спросила Катя. Вы одинаково умны; у вас столько же, если не больше, характера, как у ней... Не сравнивайте меня с сестрой, пожалуйста, поспешно перебила Катя, это для меня слишком невыгодно. Вы как будто забыли, что сестра и красавица, и умница, и... вам в особенности, Аркадий Николаевич, не следовало бы говорить такие слова, и еще с таким серьезным лицом. Что значит это: вам в особенности, и из чего вы заключаете, что я шучу? Конечно, вы шутите. Вы думаете? А что, если я убежден в том, что я говорю? Если я нахожу, что я еще не довольно сильно выразился? Я вас не понимаю. В самом деле? Ну, теперь я вижу: я точно слишком превозносил вашу наблюдательность. Как? Аркадий ничего не ответил и отвернулся, а Катя отыскала в корзинке еще несколько крошек и начала бросать их воробьям; но взмах ее руки был слишком силен, и они улетали прочь, не успевши клюнуть. Катерина Сергеевна! заговорил вдруг Аркадий, вам это, вероятно, все равно: но знайте, что я вас не только на вашу сестру, ни на кого в свете не променяю. Он встал и быстро удалился, как бы испугавшись слов, сорвавшихся у него с языка. А Катя уронила обе руки вместе с корзинкой на колени и, наклонив голову, долго смотрела вслед Аркадию. Понемногу алая краска чуть-чуть выступила на ее щеки; но губы не улыбались, и темные глаза выражали недоумение и какое-то другое, пока еще безымянное чувство. Ты одна? раздался возле нее голос Анны Сергеевны. Кажется, ты пошла в сад с Аркадием. Катя не спеша перевела свои глаза на сестру (изящно, даже изысканно одетая, она стояла на дорожке и кончиком раскрытого зонтика шевелила уши Фифи) и не спеша промолвила: Я одна. Я это вижу, отвечала та со смехом, он, стало быть, ушел к себе? Да. Вы вместе читали? Да. Анна Сергеевна взяла Катю за подбородок и приподняла ее лицо. Вы не поссорились, надеюсь? Нет, сказала Катя и тихо отвела сестрину руку. Как ты торжественно отвечаешь! Я думала найти его здесь и предложить ему пойти гулять со мною. Он сам меня все просит об этом. Тебе из города привезли ботинки, поди примерь их: я уже вчера заметила, что твои прежние совсем износились. Вообще ты не довольно этим занимаешься, а у тебя еще такие прелестные ножки! И руки твои хороши... только велики; так надо ножками брать. Но ты у меня не кокетка. Анна Сергеевна отправилась дальше по дорожке, слегка шумя своим красивым платьем; Катя поднялась со скамейки и, взяв с собою Гейне, ушла тоже только не примерять ботинки. «Прелестные ножки, думала она, медленно и легко всходя по раскаленным от солнца каменным ступеням террасы, прелестные ножки, говорите вы... Ну, он и будет у них». Но ей тотчас стало стыдно, и она проворно побежала вверх. Аркадий пошел по коридору к себе в комнату; дворецкий нагнал его и доложил, что у него сидит господин Базаров. Евгений! пробормотал почти с испугом Аркадий, давно ли он приехал? Сию минуту пожаловали и приказали о себе Анне Сергеевне не докладывать, а прямо к вам себя приказали провести. «Уж не несчастье ли какое у нас дома? подумал Аркадий и, торопливо взбежав по лестнице, разом отворил дверь. Вид Базарова тотчас его успокоил, хотя более опытный глаз, вероятно, открыл бы в энергической по-прежнему, но осунувшейся фигуре нежданного гостя признаки внутреннего волнения. С пыльною шинелью на плечах, с картузом на голове, сидел он на оконнице; он не поднялся и тогда, когда Аркадий бросился с шумными восклицаниями к нему на шею. Вот неожиданно! Какими судьбами! твердил он, суетясь по комнате, как человек, который и сам воображает и желает показать, что он радуется. Ведь у нас все в доме благополучно, все здоровы, не правда ли? Все у вас благополучно, но не все здоровы, проговорил Базаров. А ты не тараторь, вели принести мне квасу, присядь и слушай, что я тебе сообщу в немногих, но, надеюсь, довольно сильных выражениях. Аркадий притих, а Базаров рассказал ему свою дуэль с Павлом Петровичем. Аркадий очень удивился и даже опечалился; но не почел нужным это выказать; он только спросил, действительно ли не опасна рана его дяди? и, получив ответ, что она самая интересная, только не в медицинском отношении, принужденно улыбнулся, а на сердце ему и жутко сделалось, и как-то стыдно. Базаров как будто его понял. Да, брат, промолвил он, вот что значит с феодалами пожить. Сам в феодалы попадешь и в рыцарских турнирах участвовать будешь. Ну-с, вот я и отправился к «отцам», так заключил Базаров, и на дороге завернул сюда... чтобы все это передать, сказал бы я, если б я не почитал бесполезную ложь глупостью. Нет, я завернул сюда черт знает зачем. Видишь ли, человеку иногда полезно взять себя за хохол да выдернуть себя вон, как редьку из гряды; это я совершил на днях... Но мне захотелось взглянуть еще раз на то, с чем я расстался, на ту гряду, где я сидел. Я надеюсь, что эти слова ко мне не относятся, возразил с волнением Аркадий, я надеюсь, что ты не думаешь расстаться со мной. Базаров пристально, почти пронзительно взглянул на него. Будто это так огорчит тебя? Мне сдается, что ты уже расстался со мною. Ты такой свеженький да чистенький... должно быть, твои дела с Анной Сергеевной идут отлично. Какие мои дела с Анной Сергеевной? Да разве ты не для нее сюда приехал из города, птенчик? Кстати, как там подвизаются воскресные школы? Разве ты не влюблен в нее? Или уже тебе пришла пора скромничать? Евгений, ты знаешь, я всегда был откровенен с тобою; могу тебя уверить, божусь тебе, что ты ошибаешься. Гм! Новое слово, заметил вполголоса Базаров. Но тебе не для чего горячиться, мне ведь это совершенно все равно. Романтик сказал бы: я чувствую, что наши дороги начинают расходиться, а я просто говорю, что мы друг другу приелись. Евгений... Душа моя, это не беда; то ли еще на свете приедается! А теперь, я думаю, не проститься ли нам? С тех пор как я здесь, я препакостно себя чувствую, точно начитался писем Гоголя к калужской губернаторше. Кстати ж, я не велел откладывать лошадей. Помилуй, это невозможно! А почему? Я уже не говорю о себе; но это будет в высшей степени невежливо перед Анной Сергеевной, которая непременно пожелает тебя видеть. Ну, в этом ты ошибаешься. А я, напротив, уверен, что я прав, возразил Аркадий. И к чему ты притворяешься? Уж коли на то пошло, разве ты сам не для нее сюда приехал? Это, может быть, и справедливо, но ты все-таки ошибаешься. Но Аркадий был прав. Анна Сергеевна пожелала повидаться с Базаровым и пригласила его к себе через дворецкого. Базаров переоделся, прежде чем пошел к ней: оказалось, что он уложил свое новое платье так, что оно было у него под рукою. Одинцова его приняла не в той комнате, где он так неожиданно объяснился ей в любви, а в гостиной. Она любезно протянула ему кончики пальцев, но лицо ее выражало невольное напряжение. Анна Сергеевна, поторопился сказать Базаров, прежде всего я должен вас успокоить. Перед вами смертный, который сам давно опомнился и надеется, что и другие забыли его глупости. Я уезжаю надолго, и согласитесь, хоть я и не мягкое существо, но мне было бы невесело унести с собою мысль, что вы вспоминаете обо мне с отвращением. Анна Сергеевна глубоко вздохнула, как человек, только что взобравшийся на высокую гору, и лицо ее оживилось улыбкой. Она вторично протянула Базарову руку, и отвечала на его пожатие. Кто старое помянет, тому глаз вон, сказала она, тем более что, говоря по совести, и я согрешила тогда если не кокетством, так чем-то другим. Одно слово: будемте приятелями по-прежнему. То был сон, не правда ли? А кто же сны помнит? Кто их помнит? Да притом любовь... ведь это чувство напускное. В самом деле? Мне очень приятно это слышать. Так выражалась Анна Сергеевна, и так выражался Базаров; они оба думали, что говорили правду. Была ли правда, полная правда, в их словах? Они сами этого не знали, а автор и подавно. Но беседа у них завязалась такая, как будто они совершенно поверили друг другу. Анна Сергеевна спросила, между прочим, Базарова, что он делал у Кирсановых? Он чуть было не рассказал ей о своей дуэли с Павлом Петровичем, но удержался при мысли, как бы она не подумала, что он интересничает, и отвечал ей, что он все это время работал. А я, промолвила Анна Сергеевна, сперва хандрила, Бог знает отчего, даже за границу собиралась, вообразите!.. Потом это прошло; ваш приятель, Аркадий Николаич, приехал, и я опять попала в свою колею, в свою настоящую роль. В какую это роль, позвольте узнать? Роль тетки, наставницы, матери, как хотите назовите. Кстати, знаете ли, что я прежде хорошенько не понимала вашей тесной дружбы с Аркадием Николаичем; я находила его довольно незначительным. Но теперь я его лучше узнала и убедилась, что он умен... А главное, он молод, молод... не то, что мы с вами, Евгений Васильич. Он все так же робеет в вашем присутствии? спросил Базаров. А разве... начала было Анна Сергеевна и, подумав немного, прибавила: Теперь он доверчивее стал, говорит со мною. Прежде он избегал меня. Впрочем, и я не искала его общества. Они большие приятели с Катей. Базарову стало досадно. «Не может женщина не хитрить!» подумал он. Вы говорите, он избегал вас, произнес он с холодною усмешкой, но, вероятно, для вас не осталось тайной, что он был в вас влюблен? Как? и он? сорвалось у Анны Сергеевны. И он, повторил Базаров с смиренным поклоном. Неужели вы этого не знали и я вам сказал новость? Анна Сергеевна опустила глаза. Вы ошибаетесь, Евгений Васильич. Не думаю. Но, может быть, мне не следовало упоминать об этом. «А ты вперед не хитри», прибавил он про себя. Отчего не упоминать? Но я полагаю, что вы и тут придаете слишком большое значение мгновенному впечатлению. Я начинаю подозревать, что вы склонны к преувеличению. Не будемте лучше говорить об этом, Анна Сергеевна. Отчего же? возразила она, а сама перевела разговор на другую дорогу. Ей все-таки было неловко с Базаровым, хотя она и ему сказала, и сама себя уверила, что все позабыто. Меняясь с ним самыми простыми речами, даже шутя с ним, она чувствовала легкое стеснение страха. Так люди на пароходе, в море, разговаривают и смеются беззаботно, ни дать ни взять, как на твердой земле; но случись малейшая остановка, появись малейший признак чего-нибудь необычайного, и тотчас же на всех лицах выступит выражение особенной тревоги, свидетельствующее о постоянном сознании постоянной опасности. Беседа Анны Сергеевны с Базаровым продолжалась недолго. Она начала задумываться, отвечать рассеянно и предложила ему, наконец, перейти в залу, где они нашли княжну и Катю. «А где же Аркадий Николаич?» спросила хозяйка и, узнав, что он не показывался уже более часа, послала за ним. Его не скоро нашли: он забрался в самую глушь сада и, опершись подбородком на скрещенные руки, сидел, погруженный в думы. Они были глубоки и важны, эти думы, но не печальны. Он знал, что Анна Сергеевна сидит наедине с Базаровым, и ревности он не чувствовал, как бывало; напротив, лицо его тихо светлело; казалось, он и дивился чему-то, и радовался, и решался на что-то.© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.