X
В прихожей стало вдруг чрезвычайно шумно и людно; из гостиной казалось, что со двора вошло несколько человек и всё еще продолжают входить. Несколько голосов говорило и вскрикивало разом; говорили и вскрикивали и на лестнице, на которую дверь из прихожей, как слышно было, не затворялась. Визит оказывался чрезвычайно странный. Все переглянулись; Ганя бросился в залу, но и в залу уже вошло несколько человек. А, вот он, Иуда! вскрикнул знакомый князю голос. Здравствуй, Ганька, подлец! Он, он самый и есть! поддакнул другой голос. Сомневаться князю было невозможно: один голос был Рогожина, а другой Лебедева. Ганя стоял как бы в отупении на пороге гостиной и глядел молча, не препятствуя входу в залу одного за другим человек десяти или двенадцати вслед за Парфеном Рогожиным. Компания была чрезвычайно разнообразная и отличалась не только разнообразием, но и безобразием. Некоторые входили так, как были на улице, в пальто и в шубах. Совсем пьяных, впрочем, не было; зато все казались сильно навеселе. Все, казалось, нуждались друг в друге, чтобы войти; ни у одного недостало бы отдельно смелости, но все друг друга как бы подталкивали. Даже и Рогожин ступал осторожно во главе толпы, но у него было какое-то намерение, и он казался мрачно и раздраженно озабоченным. Остальные же составляли только хор или, лучше сказать, шайку для поддержки. Кроме Лебедева, тут был и завитой Залёжев, сбросивший свою шубу в передней и вошедший развязно и щеголем, и подобные ему два-три господина, очевидно из купчиков. Какой-то в полувоенном пальто; какой-то маленький и чрезвычайно толстый человек, беспрестанно смеявшийся; какой-то огромный вершков двенадцати господин, тоже необычайно толстый, чрезвычайно мрачный и молчаливый и, очевидно, сильно надеявшийся на свои кулаки. Был один медицинский студент; был один увивавшийся полячок. С лестницы заглядывали в прихожую, но не решаясь войти, две какие-то дамы; Коля захлопнул дверь перед их носом и заложил крючком. Здравствуй, Ганька, подлец! Что, не ждал Парфена Рогожина? повторил Рогожин, дойдя до гостиной и останавливаясь в дверях против Гани. Но в эту минуту он вдруг разглядел в гостиной, прямо против себя, Настасью Филипповну. Очевидно, у него и в помыслах не было встретить ее здесь, потому что вид ее произвел на него необыкновенное впечатление; он так побледнел, что даже губы его посинели. Стало быть, правда! проговорил он тихо и как бы про себя, с совершенно потерянным видом, конец!.. Ну... Ответишь же ты мне теперь! проскрежетал он вдруг, с неистовою злобой смотря на Ганю... Ну...ах!.. Он даже задыхался, даже выговаривал с трудом. Машинально подвигался он в гостиную, но, перейдя за порог, вдруг увидел Нину Александровну и Варю и остановился, несколько сконфузившись, несмотря на всё свое волнение. За ним прошел Лебедев, не отстававший от него как тень и уже сильно пьяный, затем студент, господин с кулаками, Залёжев, раскланивавшийся направо и налево, и, наконец, протискивался коротенький толстяк. Присутствие дам всех их еще несколько сдерживало и, очевидно, сильно мешало им, конечно, только до начала, до первого повода вскрикнуть и начать... Тут уж никакие дамы не помешали бы. Как? И ты тут, князь? рассеянно проговорил Рогожин, отчасти удивленный встречей с князем. Всё в штиблетишках, э-эх! вздохнул он, уже забыв о князе и переводя взгляд опять на Настасью Филипповну, всё подвигаясь и притягиваясь к ней, как к магниту. Настасья Филипповна тоже с беспокойным любопытством глядела на гостей. Ганя наконец опомнился. Но позвольте, что же это, наконец, значит? громко заговорил он, строго оглядев вошедших и обращаясь преимущественно к Рогожину. Вы не в конюшню, кажется, вошли, господа, здесь моя мать и сестра... Видим, что мать и сестра, процедил сквозь зубы Рогожин. Это и видно, что мать и сестра, поддакнул для контенансу Лебедев. Господин с кулаками, вероятно полагая, что пришла минута, начал что-то ворчать. Но, однако же! вдруг и как-то не в меру, взрывом, возвысил голос Ганя, во-первых, прошу отсюда всех в залу, а потом позвольте узнать... Вишь, не узнает, злобно осклабился Рогожин, не трогаясь с места, Рогожина не узнал? Я, положим, с вами где-то встречался, но... Вишь, где-то встречался! Да я тебе всего только три месяца двести рублей отцовских проиграл, с тем и умер старик, что не успел узнать; ты меня затащил, а Книф передергивал. Не узнаешь? Птицын-то свидетелем! Да покажи я тебе три целковых, вынь теперь из кармана, так ты на Васильевский за ними доползешь на карачках, вот ты каков! Душа твоя такова! Я и теперь тебя за деньги приехал всего купить, ты не смотри, что я в таких сапогах вошел, у меня денег, брат, много, всего тебя и со всем твоим живьем куплю... захочу, всех вас куплю! Всё куплю! разгорячался и как бы хмелел всё более и более Рогожин. Э-эх! крикнул он, Настасья Филипповна! Не прогоните, скажите словцо: венчаетесь вы с ним или нет? Рогожин задал свой вопрос как потерянный, как божеству какому-то, но с смелостью приговоренного к казни, которому уже нечего терять. В смертной тоске ожидал он ответа. Настасья Филипповна обмерила его насмешливым и высокомерным взглядом, но взглянула на Варю и на Нину Александровну, поглядела на Ганю и вдруг переменила тон. Совсем нет, что с вами? И с какой стати вы вздумали спрашивать? ответила она тихо и серьезно и как бы с некоторым удивлением. Нет? Нет!! вскричал Рогожин, приходя чуть не в исступление от радости, так нет же?! А мне сказали они... Ах! Ну!.. Настасья Филипповна! Они говорят, что вы помолвились с Ганькой! С ним-то? Да разве это можно? (Я им всем говорю!). Да я его всего за сто рублей куплю, дам ему тысячу, ну, три, чтоб отступился, так он накануне свадьбы бежит, а невесту всю мне оставит. Ведь так, Ганька, подлец! Ведь уж взял бы три тысячи! Вот они, вот! С тем и ехал, чтобы с тебя подписку такую взять; сказал: куплю и куплю! Ступай вон отсюда, ты пьян! крикнул красневший и бледневший попеременно Ганя. За его окриком вдруг послышался внезапный взрыв нескольких голосов: вся команда Рогожина давно уже ждала первого вызова. Лебедев что-то с чрезвычайным старанием нашептывал на ухо Рогожину. Правда, чиновник! ответил Рогожин, правда, пьяная душа! Эх, куда ни шло. Настасья Филипповна! вскричал он, глядя на нее как полоумный, робея и вдруг ободряясь до дерзости, вот восемнадцать тысяч! И он шаркнул пред ней на столик пачку в белой бумаге, обернутую накрест шнурками, вот! И... и еще будет! Он не осмелился договорить, чего ему хотелось. Ни-ни-ни! зашептал ему снова Лебедев с страшно испуганным видом; можно было угадать, что он испугался громадности суммы и предлагал попробовать с несравненно меньшего. Нет, уж в этом ты, брат, дурак, не знаешь, куда зашёл... да, видно, и я дурак с тобой вместе! спохватился и вздрогнул вдруг Рогожин под засверкавшим взглядом Настасьи Филипповны. Э-эх! соврал я, тебя послушался, прибавил он с глубоким раскаянием. Настасья Филипповна, вглядевшись в опрокинутое лицо Рогожина, вдруг засмеялась. Восемнадцать тысяч, мне? Вот сейчас мужик и скажется! прибавила она вдруг с наглою фамильярностью и привстала с дивана, как бы собираясь ехать. Ганя с замиранием сердца наблюдал всю сцену. Так сорок же тысяч, сорок, а не восемнадцать! закричал Рогожин, Ванька Птицын и Бискуп к семи часам обещались сорок тысяч представить. Сорок тысяч! Все на стол. Сцена выходила чрезвычайно безобразная, но Настасья Филипповна продолжала смеяться и не уходила, точно и в самом деле с намерением протягивала ее. Нина Александровна и Варя тоже встали с своих мест и испуганно, молча ждали, до чего это дойдет; глаза Вари сверкали, но на Нину Александровну всё это подействовало болезненно; она дрожала, и казалось, тотчас упадет в обморок. А коли так сто! Сегодня же сто тысяч представлю! Птицын, выручай, руки нагреешь! Ты с ума сошел! прошептал вдруг Птицын, быстро подходя к нему и хватая его за руку, ты пьян, за будочниками пошлют. Где ты находишься? Спьяна врет, проговорила Настасья Филипповна, как бы поддразнивая его. Так не вру же, будут! К вечеру будут. Птицын, выручай, процентная душа, что хошь бери, доставай к вечеру сто тысяч; докажу, что не постою! одушевился вдруг до восторга Рогожин. Но, однако, что же это такое? грозно и внезапно воскликнул рассердившийся Ардалион Александрович, приближаясь к Рогожину. Внезапность выходки доселе молчавшего старика придала ей много комизма. Послышался смех. Это еще откуда? засмеялся Рогожин. Пойдем, старик, пьян будешь! Это уж подло! крикнул Коля, совсем плача от стыда и досады. Да неужели же ни одного между вами не найдется, чтоб эту бесстыжую отсюда вывести! вскрикнула вдруг, вся трепеща от гнева, Варя. Это меня-то бесстыжею называют! с пренебрежительною веселостью отпарировала Настасья Филипповна. А я-то как дура приехала их к себе на вечер звать! Вот как ваша сестрица меня третирует, Гаврила Ардалионович! Несколько времени Ганя стоял как молнией пораженный при выходке сестры; но, увидя, что Настасья Филипповна этот раз действительно уходит, как исступленный бросился на Варю и в бешенстве схватил ее за руку. Что ты сделала? вскричал он, глядя на неё, как бы желая испепелить ее на этом же месте. Он решительно потерялся и плохо соображал. Что сделала? Куда ты меня тащишь? Уж не прощения ли просить у ней за то, что она твою мать оскорбила и твой дом срамить приехала, низкий ты человек? крикнула опять Варя, торжествуя и с вызовом смотря на брата. Несколько мгновений они простояли так друг против друга, лицом к лицу. Ганя все еще держал ее руку в своей руке. Варя дернула раз, другой, изо всей силы, но не выдержала и вдруг, вне себя, плюнула брату в лицо. Вот так девушка! крикнула Настасья Филипповна. Браво, Птицын, я вас поздравляю! У Гани в глазах помутилось, и он, совсем забывшись, изо всей силы замахнулся на сестру. Удар пришелся бы ей непременно в лицо. Но вдруг другая рука остановила на лету Ганину руку. Между ним и сестрой стоял князь. Полноте, довольно! проговорил он настойчиво, но тоже весь дрожа, как от чрезвычайно сильного потрясения. Да вечно, что ли, ты мне дорогу переступать будешь! заревел Ганя, бросив руку Вари, и освободившеюся рукой, в последней степени бешенства, со всего размаха дал князю пощечину. Ах! всплеснул руками Коля, ах, боже мой! Раздались восклицания со всех сторон. Князь побледнел. Странным и укоряющим взглядом поглядел он Гане прямо в глаза; губы его дрожали и силились что-то проговорить; какая-то странная и совершенно неподходящая улыбка кривила их. Ну, это пусть мне... а ее все-таки не дам!.. тихо проговорил он наконец; но вдруг не выдержал, бросил Ганю, закрыл руками лицо, отошел в угол, стал лицом к стене и прерывающимся голосом проговорил: О, как вы будете стыдиться своего поступка! Ганя действительно стоял как уничтоженный. Коля бросился обнимать и целовать князя; за ним затеснились Рогожин, Варя, Птицын, Нина Александровна, все, даже старик Ардалион Александрович. Ничего, ничего! бормотал князь на все стороны с тою же неподходящею улыбкой. И будет каяться! закричал Рогожин, будешь стыдиться, Ганька, что такую... овцу (он не мог приискать другого слова) оскорбил! Князь, душа ты моя, брось их; плюнь им, поедем! Узнаешь, как любит Рогожин! Настасья Филипповна была тоже очень поражена и поступком Гани и ответом князя. Обыкновенно бледное и задумчивое лицо ее, так всё время не гармонировавшее с давешним как бы напускным ее смехом, было очевидно взволновано теперь новым чувством; и, однако, все-таки ей как будто не хотелось его выказывать, и насмешка словно усиливалась остаться в лице ее. Право, где-то я видела его лицо! проговорила она вдруг уже серьезно, внезапно вспомнив опять давешний свой вопрос. А вам и не стыдно! Разве вы такая, какою теперь представлялись. Да может ли это быть! вскрикнул вдруг князь с глубоким сердечным укором. Настасья Филипповна удивилась, усмехнулась, но, как будто что-то пряча под свою улыбку, несколько смешавшись, взглянула на Ганю и пошла из гостиной. Но, не дойдя еще до прихожей, вдруг воротилась, быстро подошла к Нине Александровне, взяла ее руку и поднесла ее к губам своим. Я ведь и в самом деле не такая, он угадал, прошептала она быстро, горячо, вся вдруг вспыхнув и закрасневшись, и, повернувшись, вышла на этот раз так быстро, что никто и сообразить не успел, зачем это она возвращалась. Видели только, что она пошептала что-то Нине Александровне и, кажется, руку ее поцеловала. Но Варя видела и слышала всё и с удивлением проводила ее глазами. Ганя опомнился и бросился провожать Настасью Филипповну, но она уж вышла. Он догнал ее на лестнице. Не провожайте! крикнула она ему. До свидания, до вечера! Непременно же, слышите! Он воротился смущенный, задумчивый; тяжелая загадка ложилась ему на душу, еще тяжелее, чем прежде. Мерещился и князь... Он до того забылся, что едва разглядел, как целая рогожинская толпа валила мимо его и даже затолкала его в дверях, наскоро выбираясь из квартиры вслед за Рогожиным. Все громко, в голос, толковали о чем-то. Сам Рогожин шел с Птицыным и настойчиво твердил о чем-то важном и, по-видимому, неотлагательном. Проиграл, Ганька! крикнул он, проходя мимо. Ганя тревожно посмотрел им вслед.© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.