Глава XI
Озеро Таупо
В доисторические времена в центре Новозеландского острова вследствие обвала пещер образовалась бездонная пропасть в двадцать пять миль длины и двадцать ширины. Воды, стекавшие с окрестных гор в эту огромную впадину, превратили ее в озеро, в озеро-бездну, ибо до сих пор ни один лот не смог достичь его дна. Это необычное озеро, носящее название Таупо, лежит на высоте тысячи двухсот пятидесяти футов над уровнем моря и окружено горами высотой в две тысячи восемьсот футов. К западу поднимаются громадные остроконечные скалы; на севере виднеется несколько отдаленных вершин, поросших невысоким лесом; к востоку раскинулся широкий отлогий песчаный берег, по которому проходит дорога и где меж зеленых кустов красиво поблескивают пемзовые камни; к югу на переднем плане лес, а за ним высятся конические вершины вулканов. Таков величественный ландшафт, окаймляющий это огромное водное пространство, где свирепствуют бури, не уступающие по своей ярости океанским циклонам. Вся эта местность кипит и клокочет, словно колоссальный котел, подвешенный над подземным огнем. Земля дрожит, и кора ее, подобно корке слишком поднявшегося в печи пирога, дает во многих местах глубокие трещины, откуда вырываются пары. Без сомнения, все это плоскогорье рухнуло бы в пылающее под ним подземное горнило, если бы скопившиеся пары не находили себе выхода на расстоянии двадцати миль от озера через кратеры вулкана Тонгариро. Этот увенчанный дымом и огнем вулкан, возвышающийся над мелкими огнедышащими сопками, виден с северного берега озера. Тонгариро принадлежит к довольно сложной орографической системе. Позади него среди равнины одиноко поднимается другой вулкан, Руапау, коническая вершина которого теряется среди облаков на высоте девяти тысяч футов. Нога смертного еще никогда не ступала на его неприступную вершину, ни один человеческий взор не проникал в глубину его кратера. Что же касается вулкана Тонгариро, то за последние двадцать лет ученые трижды производили измерение его более доступных вершин. С этими вулканами связано немало легенд. И при менее трагических обстоятельствах Паганель, конечно, не преминул бы рассказать своим товарищам хотя бы, например, ту легенду, где рассказывается о ссоре двух друзей и соседей, Тонгариро и Таранаки, из-за женщины. Тонгариро, вспыльчивый, как всякий вулкан, вышел из себя и ударил Таранаки. Тот, избитый и униженный, убежал по долине Вангани, обронил дорогой две горки и наконец добрался до берега моря, где и стоит одиноко под именем горы Эгмонт. Но географ не был склонен рассказывать, а друзья его — слушать. Они молча разглядывали северо-восточный берег озера Таупо, куда привела их разбившая все надежды судьба. Каи-Куму со своей пирогой пересек бухточку, обогнул острый мыс, вдающийся далеко в озеро, и причалил к восточному берегу, у подошвы первых отрогов Манго — горы вышиной более чем в две тысячи футов. Здесь раскинулись поля формиума, этого драгоценного новозеландского льна. У туземцев он зовется «харакеке». В этом полезном растении нет ничего такого, что не могло бы быть так или иначе использовано. Его цветы дают превосходный мед. Из стеблей получается клейкое вещество, заменяющее воск и крахмал. Еще больше пользы извлекается из листьев формиума: свежие, они заменяют бумагу, в сухом виде — трут. Будучи разрезаны, листья эти идут на производство веревок, канатов и сетей. Из их расчесанных волокон ткут одеяла, циновки, плащи и передники. Ткань из формиума, окрашенная в красный или черный цвет, идет на одежду самых элегантных маори. Этот драгоценный формиум встречается повсюду на обоих островах: и на морском побережье и по берегам озер и рек. Здесь его дикими кустами покрыты были целые поля. Его красно-коричневые цветы, напоминающие цветы агавы, во множестве выглядывали из зеленой гущи его длинных и острых, как клинки, листьев. Красивые птицы нектарии, завсегдатаи полей формиума, стаями носились над ними и наслаждались медовым соком их цветов. В водах озера полоскались, видимо уже ручные, утки, черные с серыми и зелеными пятнами. В четверти мили, на крутом утесе горы, виднелась непреступная па — крепость маори. Пленники были один за другим высажены из пироги, и воины, развязав им руки и ноги, повели их в крепость. Тропинка шла сначала по полям формиума, а затем — через пышно разросшуюся рощицу. Здесь были и кайкатеа с неопадающими листьями и красными ягодами, и австралийские драцены, называемые туземцами «ти», и гуйус, ягодами которых пользуются для окраски материй в черный цвет. При приближении к рощице пленников и воинов взвились и умчались прочь стаи крупных голубей с оперением, отливающим металлом, стаи курклюш пепельного цвета и целая масса скворцов с красноватым хохолком. Сделав довольно большой крюк, Гленарван, Элен, Мэри Грант и их спутники вошли в па. Крепость была ограждена тремя поясами укреплений. Первый, наружный, представлял собой частокол из крепких столбов футов в пятнадцать вышины; второй пояс состоял из такого же частокола; третьим, внутренним, поясом служила ивовая ограда с проделанными в ней бойницами. Внутри па виднелось несколько своеобразных маорийских построек и около сорока симметрично расположенных хижин. Ужасное впечатление произвели на пленников мертвые головы, которыми были украшены колья второго частокола. Элен и Мэри отвернулись больше от отвращения, чем от страха. Эти головы принадлежали павшим в боях неприятельским вождям, тела которых съели победители. Жилище Каи-Куму находилось в глубине па, среди нескольких других хижин, принадлежавших туземцам не столь высокого положения. Перед ним расстилалась большая открытая площадка — европейцы, пожалуй, назвали бы ее военным плацем. Жилище вождя было построено из кольев, оплетенных ветвями, а внутри обито циновками из формиума. Оно имело двадцать футов в длину, пятнадцать — в ширину, десять — в вышину, иными словами, заключало в себе три тысячи кубических футов — помещение вполне достаточное, чтобы в нем разместиться новозеландскому вождю. В постройке этой имелось лишь одно отверстие, служившее дверью. Завешено оно было плотной циновкой. Крыша выдавалась над дверью выступом, на котором имелось углубление для хранения дождевой воды. На концах стропил было вырезано несколько фигур. Портал радовал взор гостя резными изображениями веток, листьев, символических фигур чудовищ — массой любопытных орнаментов, рожденных резцом туземных мастеров. Внутри пол был земляной, утрамбованный, возвышающийся на полфута над уровнем окружающей почвы. Решетки из тростника и матрацы из сухого папоротника, покрытые циновками из тонких и гибких листьев тифы, служили кроватями. Посередине хижины виднелась яма, обложенная камнями: то был очаг. Дыра в крыше служила трубой. Когда из очага валил густой дым, он в конце концов направлялся этим выходом, предварительно изрядно закоптив стены. Рядом с хижиной Каи-Куму находились склады, в которых хранились запасы вождя — его урожай формиума, картофеля и съедобного папоротника. Здесь же помещались и печи, где на раскаленных камнях готовилась различная пища. Еще подальше в небольших загородках стояли свиньи и козы, эти редко встречающиеся здесь потомки акклиматизированных когда-то капитаном Куком полезных животных. Там и сям бегали собаки в поисках скудной еды. Как видно, маори не слишком заботились об этих животных, хотя и питались их мясом. Гленарван и его спутники разглядывали эту картину, ожидая у какой-то пустой хижины, когда вождю заблагорассудится дать о них распоряжение. А в это время их не переставала осыпать бранью толпа старух. Эти ведьмы со сжатыми кулаками подступали к «проклятым европейцам», выли и угрожали. Из нескольких английских слов, сорвавшихся с их толстых губ, было ясно, что они требуют немедленной мести. Среди этих воплей и угроз Элен оставалась с виду спокойной. Боясь лишить мужа хладнокровия, она делала героические усилия, чтобы держать себя в руках. Бедняжка Мэри была близка к обмороку. Джон Манглс поддерживал ее, готовый отдать за нее свою жизнь. Его товарищи по-разному относились к этому извержению брани и угроз: одни, подобно майору, оставались к ним равнодушны, других же, как Паганеля, они все более раздражали. Гленарван, желая избавить жену от этих старых мегер, направился к Каи-Куму и, указывая на их отвратительную толпу, сказал: — Прогони их. Маорийский вождь пристально поглядел на своего пленника, не удостоив его ответом, затем жестом приказал ревущим старухам замолчать. Гленарван наклонил голову в знак благодарности и не спеша вернулся к своим. К этому времени в па собралось человек сто новозеландцев: здесь были и старики, и люди зрелого возраста, и юноши. Одни, мрачные, но спокойные, ожидали распоряжений Каи-Куму, другие же предавались неистовому горю — они оплакивали родственников или друзей, павших в последних боях. Из всех маорийских вождей, откликнувшихся на призыв Вильяма Томсона, один Каи-Куму вернулся на берега своего озера, и он первый оповестил свое племя о разгроме восстания, о поражении новозеландцев на равнинах нижнего течения Вайкато. Из двухсот воинов, выступивших под его командой на защиту родной земли, вернулось всего пятьдесят. Правда, некоторые из сражавшихся попали в плен к англичанам, но все же скольким воинам, распростертым на поле брани, уже не суждено было вернуться в родные места! Этим и объяснялось глубокое отчаяние, охватившее туземцев по возвращении Каи-Куму. Они еще ничего не знали о последней битве, и эта весть поразила всех, как громом. У дикарей душевное горе всегда выражается во внешних проявлениях. И теперь родичи и друзья погибших воинов, особенно женщины, принялись раздирать себе лицо и плечи острыми раковинами. Брызгавшая кровь смешивалась со слезами. Более глубокие ранения говорили о большем отчаянии. Ужасно было видеть этих окровавленных, обезумевших новозеландок. Отчаяние туземцев усугублялось еще одним обстоятельством, имевшим большое значение в их глазах: не только погиб родич или друг, но и кости его не будут лежать в семейной могиле. А это, по верованиям маори, необходимо для будущей жизни. Туземцы кладут в уду-па, что значит «обитель славы», не тленное тело, а кости, которые предварительно тщательно очищают, скоблят, полируют и даже покрывают лаком. Эти могилы украшаются деревянными статуями, на которых с точностью воспроизводится татуировка покойного. А теперь могилы будут пусты, не будут свершены погребальные обряды, и кости убитых либо будут обгрызены дикими собаками, либо останутся белеть без погребения на поле битвы. Горе еще усугублялось этими мыслями. К угрозам женщин присоединились и проклятия мужчин по адресу европейцев. Брань усиливалась, жесты делались все более угрожающими. Крики грозили перейти в насилия. Каи-Куму, видимо боясь, что он будет не в силах обуздать фанатиков своего племени, приказал отвести пленников в святилище, которое находилось в другом конце па, на площадке, заканчивавшейся обрывом. Святилище представляло собой хижину, примыкавшую к горному склону в сто футов вышины. В этом священном доме туземные жрецы — арики — обучали новозеландцев религии. В этой просторной, со всех сторон закрытой хижине стояло изваяние священной птицы. Здесь, почувствовав себя хотя временно в безопасности от ярости туземцев, пленники растянулись на циновках из формиума. Элен, обессиленная и измученная, склонилась на грудь к мужу. Гленарван крепко обнял ее. — Мужайся, дорогая Элен, — повторял он. Едва успели запереть пленников, как Роберт, взобравшись на плечи к Вильсону, умудрился просунуть голову между крышей и стеной, на которой развешены были амулеты. Отсюда до самого дворца Каи-Куму все было видно как на ладони. — Они собрались вокруг вождя, — сказал вполголоса мальчик. — Они машут руками… завывают… Каи-Куму собирается говорить… Роберт помолчал несколько минут, а затем продолжал: — Каи-Куму что-то говорит… Дикари успокаиваются… Они слушают… — Очевидно, вождь, покровительствуя нам, преследует какую-то личную цель, — заметил майор. — Он хочет обменять нас на вождей своего племени. Но согласятся ли воины на такой обмен? — Да, — снова раздался голос мальчика, — они повинуются… расходятся… Одни из них входят в свои хижины… другие покидают крепость… — Это действительно так? — воскликнул майор. — Ну да, мистер Мак-Наббс, — ответил Роберт, — с Каи-Куму остались только воины, бывшие в его пироге… А! Один из них направляется к нашей хижине… — Слезай, Роберт! — сказал Гленарван. В эту минуту Элен, выпрямившись, схватила мужа за руку. — Эдуард, — сказала она твердым голосом, — ни я, ни Мэри Грант не должны живыми попасть в руки этих дикарей! С этими словами она протянула Гленарвану заряженный револьвер. Глаза Гленарвана сверкнули радостью. — Оружие! — воскликнул он. — Да! Маори не обыскивают своих пленниц. Но это оружие, Эдуард, оно не для них, а для нас. — Спрячьте револьвер, Гленарван, — поспешно сказал Мак-Наббс. — Еще не время. Револьвер исчез под одеждой Эдуарда. Циновка, которой был завешен вход в хижину, поднялась. Вошел какой-то туземец. Он сделал знак пленникам следовать за ним. Гленарван с товарищами, близко держась друг к другу, прошли через площадь па и остановились перед Каи-Куму. Вокруг вождя собрались наиболее видные воины его племени. Среди них был и тот маориец, чья пирога присоединилась к пироге Каи-Куму при впадении Похайвены в Вайкато. Это был мужчина лет сорока, мощного сложения, с суровым, свирепым лицом. Он носил имя Кара Тете, что на новозеландском языке значит «гневливый». По тонкости татуировки этого вождя было видно, что он занимает высокое положение в своем племени, и сам Каи-Куму выказывал ему известное почтение. Однако наблюдательный человек мог бы догадаться, что между этими двумя вождями существует соперничество. От внимания майора не ускользнуло, что влияние, которым пользовался Кара-Тете, возбуждало недобрые чувства в Каи-Куму. Оба они стояли во главе крупных племен, населявших берега Вайкато, и оба обладали одинаковой властью. И хотя губы Каи-Куму и улыбались, когда он говорил с своим сотоварищем, но глаза его выражали глубокую неприязнь. Каи-Куму начал допрашивать Гленарвана. — Ты англичанин? — спросил он. — Да, — не колеблясь, ответил тот, понимая, что его национальность должна была облегчить обмен. — А твои товарищи? — продолжал Каи-Куму. — Товарищи мои такие же англичане, как и я. Мы путешественники, потерпевшие кораблекрушение. Прибавлю еще, если это может тебя интересовать, что никто из нас не принимал участия в войне. — Не важно! — грубо ответил Кара-Тете. — Каждый англичанин — наш враг. Твои земляки захватили силой наш остров! Они присвоили себе наши поля! Они сожгли наши селения! — И они были неправы, — проговорил серьезным тоном Гленарван. — Я говорю тебе это не потому, что я в твоей власти, а потому, что так думаю. — Послушай, — продолжал Каи-Куму — Тогонга, верховный жрец нашего бога Нуи-Атуа, попал в руки твоих братьев — он пленник пакекас. Бог велит нам его выкупить. Я-то хотел бы вырвать у тебя сердце; хотелось бы, чтобы твоя голова и головы твоих товарищей вечно висели на столбах этой изгороди… но Нуи-Атуа изрек свое слово! Говоря это, Каи-Куму, до сих пор владевший собой, дрожал от гнева, и лицо его приняло выражение крайней ярости. Через несколько минут он снова заговорил: — Как ты думаешь, согласятся ли англичане обменять на тебя нашего Тогонга? Гленарван не сразу решился ответить; он молча, со вниманием наблюдал за маорийским вождем. — Не знаю, — проговорил он наконец. — Отвечай, — продолжал Каи-Куму — стоит ли твоя жизнь жизни нашего Тогонга? — Нет, — ответил Гленарван — у себя на родине я не вождь и не священнослужитель. Паганель, пораженный этим ответом, с глубоким удивлением посмотрел на Гленарвана. Каи-Куму, казалось, тоже был изумлен. — Итак, ты сомневаешься? — спросил он. — Не знаю, — повторил Гленарван. — Твои, значит, не согласятся взять тебя в обмен на нашего Тогонга? — На одного меня — нет, а на всех — быть может. — У нас, маори, принято менять голову на голову. — Так начни с того, что предложи обменять своего жреца на этих двух женщин, — предложил Гленарван, указывая на Элен и Мэри Грант. Элен рванулась к мужу, но майор удержал ее. — Эти две женщины, — продолжал Гленарван, почтительно склоняясь перед Элен и Мэри Грант, — занимают высокое положение в своей стране. Вождь холодно посмотрел на своего пленника. Злая усмешха промелькнула на его губах, но он тут же подавил ее и ответил, еле сдерживаясь: — Ты надеешься обмануть Каи-Куму своими лживыми словами, проклятый европеец? Так ты думаешь, что Каи-Куму не умеет читать в человеческих сердцах? — Вождь указал на Элен — Вот твоя жена! — Нет, моя! — воскликнул Кара-Тете и, оттолкнув прочих пленников, положил свою руку, на плечо Элен. Та побледнела от этого прикосновения. — Эдуард! — крикнула она, обезумев от ужаса. Гленарван молча протянул руку. Грянул выстрел. Кара-Тете мертвый повалился на землю. При звуке выстрела множество туземцев высыпало из хижин и мгновенно заполонило всю площадь па. Сотни рук угрожающе протянулись к несчастным пленникам. Револьвер был вырван из рук Гленарвана. Каи-Куму бросил на него странный взгляд. Затем, прикрыв одной рукой убийцу, он поднял другую руку, сдерживая толпу, готовую ринуться на «проклятых пакекас». Покрывая шум, громко прозвучал его голос: — Табу! Табу! Услышав эти слова, толпа дикарей разом остановилась перед Гленарваном и его товарищами, словно какая-то сверхъестественная сила остановила их. Через несколько минут пленники были отведены в то же, служившее им тюрьмой, святилище. Но ни Роберта, ни Жака Паганеля с ними не было. © Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.